Пюхтицкий Успенский ставропигиальный женский монастырь

Признательность окрестного населения снискала благотворительная деятельность монастыря, которой много сил отдавала игумения Варвара.

В приюте девочек сирот учили не только чтению, письму и другим предметам по программе церковно приходской школы, но и рукоделию, иконописному и золотошвейному мастерству. В новой выстроенной больнице лечение для всех было бесплатным.

Каждый год вносил нечто новое в облик обители. Причем (мы думаем, это следует отметить) строительство шло в строгом соответствии с генеральным планом, созданным одним из лучших специалистов того времени, адъюнкт-профессором Петербургской академии художеств, академиком М. Т. Преображен­ским.
Простая и ясная идея положена в основу генерального плана: церковь, находя­щаяся в центре обители, как бы собирает вокруг себя деревянные дома с келиями и находящиеся между ними Святые ворота со звонницей.

На снимках той поры можно увидеть не лишенное своеобразного изящества здание с островерхой крышей и четырьмя небольшими куполами. Это и был соборный храм обители. Теперь, с его появлением, обрела окончательную и надежную пристань икона Успения Божией Матери, которую перенесли сюда из Сыренецкой церкви. Собственно, мы вполне можем сказать, что замечательный образ почти три столетия спустя вернулся на место своего обретения, а верно хра­нившая его сельская церковь получила при расставании с ним точную копию.

Говоря современным языком, строительство в обители шло в ту пору быстрыми темпами. Судите сами: в 1893 году сооружены были Святые ворота с деревянной, покрытой железом звонницей над ними; с севера и запада монастырь охватила сложенная из дикого камня стена с двумя угловыми башнями; в 1895 году над склепом с прахом князя С. В. Шаховского возведен деревянный храм в честь преподобного Сергия Радонежского; в том же году построен двухэтажный трапез­ный корпус с первым каменным и деревянным вторым этажом, где рядом с боль­шим, светлым трапезным залом, отделенная от него стеклянными дверями, распо­лагается небольшая церковь во имя святых Симеона Богоприимца и Анны Проро­чицы.
Игумению Варвару на посту настоятельницы сменила игумения Алексия (Пляшкевич, 1897—1921 гг.). Ей удалось расширить основанные ее предшественни­цей благотворительные учреждения детский приют, училище для детей, бога­дельню для престарелых, лечебницу, мастерские для обучения рукоделию. Была, кроме того, открыта школа живописи, где сестры монастыря писали иконы для Успенского собора и бедных приходов. В обители трудились около двухсот насельниц. Горькая для России война с Японией докатилась и сюда, монастырь принимал в лечебницу раненых воинов, за которыми с усердием и любовью ухаживали монастырские сестры милосердия. За организацию помощи пострадавшим на поле брани игумения Алексия была награждена медалью Российского Общества Красного Креста.

Совершенно особое место в истории становления обители занимает прослав­ленный ныне Русской Православной Церковью отец Иоанн Сергиев (Кронштадт­ский). Благоговейную память хранят сестры о его отеческом внимании и мате­риальной поддержке. Отец Иоанн не раз бывал в монастыре, совершал в его хра­мах богослужения, причащал Святых Христовых Тайн насельниц, с любовию духовно окормляя их. Дорогой Батюшка, как его называли в монастыре, участво­вал в торжествах освящения храма во имя Симеона Богоприимца и Анны Проро­чицы, а также Пюхтицких подворий в Санкт-Петербурге и Ревеле.

Итак, первые нужды были удовлетворены, жизнь налаживалась, но монастырь развивался, рос, и всякий день приносил новые заботы. И главной из них посте­пенно становилось сознание насущной необходимости нового большого трехпрестольного собора, с появлением которого обитель обрела бы еще более торже­ственный и достойный вид.
Тут надо особенно подчеркнуть вот что: отец Иоанн Кронштадтский благословил строить новый собор еще в ту пору, когда не собрано было ни копейки как бы провидя, что пожертвования не заставят себя ждать.
Несколько насельниц отправились за пожертвованиями; в Москву поехала монахиня Рахиль Абрамова. В древней столице встретила она генерал-майора в отставке Ивана Филипповича Терещенко, который, узнав о заботах монастыря, пожертвовал на сооружение собора девяносто тысяч рублей.
Появились средства а вскоре появился и проект пятиглавого храма, выдер­жанный в том стиле, в каком возводили церкви в Москве и Ярославле в XVI—XVII веках. Автором его стал петербургский архитектор А. А. Полещук.
Старый храм разобрали весной 1908 года, причем, камень, из которого он был построен, лег в основание нового, и 15 июня того же года состоялась закладка величественного трехпрестольного собора.
В торжественное свидетельство этого события под пре­столом оставили металлическую доску со словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа основана сия церковь в честь и память Успения Пресвятыя Богородицы, святи­теля Николая Чудотворца и святого преподобного Иоанна Лествичника, при дер­жаве Государя Императора Николая Александровича, при святительстве Высоко-преосвященнейшаго Агафангела архиепископа Рижского и Митавского, на средства генерал-майора Иоанна Филипповича Терещенко, при управлении Пюхтицкой обителью настоятельницы игумении Алексии в лето от сотворения мира 7416-е, от Рождества же по плоти Бога Слова 1908-й год в 15-й день июня месяца.
Храм сей основан на месте сооруженной в 1892 году церкви Успения Пресвятыя Богородицы». Минуло два года и Успенский собор Пюхтицкой обители вознес к небесам все пять своих глав, увенчанных крестами.

Поднимемся по гранитным ступеням на высокую паперть и войдем внутрь собора. Нам представляется, что первое чувство, которое охватывает человека, переступившего порог этого храма, может быть определено как чувство восхи­щенного удивления. В самом деле: поражает огромное, строго размеренное и разделенное пилонами на три нефа пространство; гармония устремленных ввысь линий; благородная простота деталей и целого. Вообще, по нашему убеждению, для более полного и осмысленного понимания такого замечательнейшего явления русского зодчества, как православный храм, важнее всякого рода искусствовед­чески-архитектурных тонкостей восприятие именно общего облика храма и соот­ветствующие этому восприятию движения души. Все остальное потом, а сначала именно это. Так вот, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что и снаружи и внутри Успенский собор производит в нас впечатление необыкновенной цельности, завер­шенности и мощи причем, мощи вовсе не подавляющей, не стремящейся согнуть наши плечи, а напротив: возвышающей до себя. Стало уже некоей банальностью повторять известное высказывание Фридриха Шеллинга, что архитектура это застывшая музыка, но и в самом деле, если на площади, возле храма или внутри него нам удастся услышать звучание строгих и четких вертикалей, стройных купо­лов и легких, словно взмывающих в поднебесье сводов, то мы, может быть, разли­чим простую, ясную и в то же время чрезвычайно сильную мелодию какого- нибудь баховского хорала.

Теперь, мы полагаем, можно осмотреть Успенский собор взглядом любозна­тельного путешественника. Так вот: высота его от земли до креста 38,4 метра, длина 40,5 и ширина 21,3 метра. Мы уже отмечали, что собор устроен трех-престольным. Средний главный придел посвящен Успению Божией Матери, пра­вый южный преподобному Серафиму Саровскому и преподобному Иоанну Лествичнику наставникам монашества, левый северный святителю Николаю Мирликийскому Чудотворцу и святому великомученику Димитрию Солунскому Мироточивому. Искусно отделанный иконостас изготовлен в Петербурге потом­ственным резчиком по дереву Петром Абросимовым из тщательно просушенной сосны. Добавим еще, что нарядность и некоторая даже пышность его это явные отголоски «барокко», в духе которого Абросимов выдержал свою работу. А рас­писывал иконостас мастер церковной живописи, тоже петербуржец, Федор Его­рович Егоров, взявший себе в образец церковное творчество таких русских худож­ников первой половины XIX века, как Нефф, Бруни, Верещагин. Говоря вообще, перед нами живопись сугубо академического толка: с правильным рисунком фигур, приглушенными тонами и тщательной проработкой ликов и одеяний. Уже в наше время, а точнее в 1970—1971 гг. (когда, кстати, в собор провели центральное отопление) стены храма были впервые расписаны. Сюжеты для росписи живо­писцы почерпнули из Священного Писания и апокрифов, повествующих о жизни Божией Матери, и, выполнив свои работы в строгом академическом стиле, не нарушили сложившегося в интерьере собора художественно-смыслового единства. Мы полагаем, что нужно обратить особенное внимание на роспись над главным алтарем, где, как бы отделившись от стены, парит небесно-голубое изоб­ражение Богородицы, явившейся Апостолам со словами: «Радуйтеся, яко с вами есм во вся дни!» А в куполе мы видим изображение Господа Вседержителя в окружении ангелов в точности повторяющее роспись купола церкви Спаса на Крови в Ленинграде.
(фото)

Мы уже говорили, что зерном, из которого выросла обитель, является икона Успения Божией Матери, обретенная четыре столетия назад. Теперь, украшенная серебряной с позолотой и драгоценными камнями ризой, она находится в правом приделе храма.

В левом же приделе мы видим другую чудесную икону святителя Николая, с которой связано следующее замечательное предание. В 1820 году, в деревне Пюхтица близ Святой Горы случился пожар, вместе с избами уничтоживший дере­вянную часовню во имя Николая Чудотворца, где находился древний образ святи­теля Николая. Прошло время. Деревня отстроилась заново, о часовне, однако, никто и не помышлял. Передают, что было тогда видение во сне двум крестьянам явился к ним сам святитель с жалобой: «Всяк по себе и по своем доме плачет, а по мне никто — я в колодце». И в самом деле — именно на дне колодца на следующий же день найден был образ Николая Чудотворца. Сегодня мы видим его в Успенском храме — в серебряной позолоченной с драгоценными камнями ризе, сделанной усердием первой настоятельницы обители игумении Варвары.

Проведем еще некоторое время в соборе. Постараемся вобрать в себя и золотой блеск иконостаса, и янтарно-желтое ровное пламя свечей, лишь изредка колеблемое налетающим из дверей ветром, и стройное, чистое, трогательное пение хора на обоих клиросах. Право же, это редкие и, быть может, чрезвычайно значительные для нас минуты...
Вообще, когда бы мы ни пришли в храм — к полунощнице ли —с ее настроением углубленного покаяния и исповеданием любви к Богу, или к утрене — с ее трепетным призывом: «Не остави мене, Господи Боже мой, не отступи от мене...» и радостным славословием: «Благослови, душе моя, Господа и вся внутренняя моя имя святое Его», либо к литургии — с ее великим Таинством пресуществления, чувством особенной Божией близости к каждому и невольные горячие слезы исторгающим пением: «Хвали, душе моя, Господа», мы приходим с надеждой, что тяжесть гнетущего нас тварного начала будет расплавлена, и мы приобщимся к миру вечного света, гармонии и покоя. Мнится при этом, что молитва, возносимая к Богу согласным и, наверное, совсем почти ангельским хором обоих клиросов, имеет какую-то особенную благодатную силу. Ибо даже не столько монашеский подвиг отдельно, так сказать, взятых жизней, сколько их замкнутое в обители чистейшее сообщество, их согласная устремленность к высшему, их совместная радостная жертва дают нам, живущим вне монастырских стен, утешительную надежду, что монастырь на Святой Горе был, есть и пребудет нашим верным заступником перед Господом.
Отметим в связи с этим, что молитвенный труд в Пюхтицкой обители не прекращается ни днем, ни ночью — он, по сути, непрерывен, и непрерывна возносимая отсюда к небесам молитва. И не о молитве, совершаемой в келиях, ведем мы сейчас речь,— хотя для насельниц монастыря она, разумеется, естественна, как дыхание; нет, мы говорим о круглосуточном предстоянии перед Господом, которое, сменяя одна другую, несут послушницы и монахини в псалтирной. Всего точнее будет уподобить ее некоей дозорной вышке, дающей недреманному и сострадательному взору возможность широко обозревать бушующий внизу мир; или, скорее, какому-то изначальному посту связи, посылающему ввысь смиренную мольбу о здравии, спасении и упокоении наших душ; или, быть может, вместилищу последних человеческих упований и неизбежных скорбей...
Навестим теперь Трапезный корпус, отметив попутно, что на постройку второго, деревянного этажа пошло 1300 бревен; полюбуемся светлым, просторным залом, где по праздникам собираются за общей трапезой все насельницы обители во главе с настоятельницей; открыв стеклянные двери, войдем в маленькую, исполненную какого-то ясного, праздничного духа церковь во имя святых Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, которая до шестьдесят восьмого года была основным храмом монастыря,—и, спустившись и снова оказавшись на площади, приблизимся к Святым воротам. Узкая лестница ведет наверх к звоннице, где на мощных деревянных балках висят 10 колоколов—10 голосов монастыря, то сливающихся в хрустальном перезвоне, то выделяющих из своего содружества один, особенно низкий и сильный, то попеременно оповещающих о себе окрестные поля, леса и селения. Колокольный звон — непременная составная бытия русских православных монастырей; и мы заметим, что насельницы Пюхтицкой обители достигли в нем большого искусства. А звонят они вот в какие колокола: в Первый Большой, отлитый, как сказано в имеющейся на нем надписи, 15 августа 1893 года на заводе потомственного почетного гражданина П. И. Оловяшникова в Ярославле, и весящий более двух с половиной тонн; Второй Полиелейный, изготовленный в то же время на том же заводе и также приличного веса — почти полторы тонны; три колокола поменьше, отлитых в Петербурге на заводе В. Н. Орлова, и два совсем маленьких, с голосами самыми звонкими и прозрачными.

Нам предстоит познакомиться с еще одной замечательной постройкой Пюхтицкой обители — церковью во имя преподобного Сергия Радонежского. На наш взгляд, это, быть может, самое проникновенное и трогательное из всех архитектурных достопримечательностей монастыря. Тут многое совпало, чтобы церковь эта обрела свой поистине неповторимый облик, свои краски и свое звучание — и то, что находится она на самой вершине Святой Горы, откуда открываются захватывающей красоты просторы здешних окрестностей; и то, что стоит она над склепом, в котором похоронены С. В. Шаховской и намного пережившая его Е. Д. Шаховская; и то, что нас к ней не спеша подводит дивная кленовая аллея, ярко-зеленая летом и торжественно-золотая в пору осени...
Церковь небольшая, деревянная — но и снаружи, и внутри оставляющая впечатление некоей изысканности, всегда свойственной истинным произведениям искусства. И шатер-восьмигранник, и изящные наличники — все несет в себе очарование русской старины. А едва мы входим внутрь — нас тотчас охватывает ощущение исходящей отовсюду мягкой теплоты. Теплы ее деревянные, как бы благоухающие стены; иконостас, вырезанный из светлого дуба; круглые иконы на Царских Вратах... И висящие по стенам металлические венки с могилы князя С. В. Шаховского воспринимаются здесь уже вне их первоначально-траурного значения, а как чистое, открытое слово памяти о человеке, так много сделавшем для становления Пюхтицкой обители.
Неподалеку от церкви высится новая, недавно построенная колокольня. Она поставлена на старом фундаменте: на этом месте уже была колокольня, снесенная в 1944 году.
В тяжелые годы войн, разрухи и социальных потрясений монастырь не оставался в стороне от народного горя, помогая раненым, инвалидам и сиротам и вознося ежедневные горячие молитвы за Родину. Рискуя жизнью, пюхтицкие инокини снабжали военнопленных одеждой, пищей, медикаментами; тайными тропами вели бежавших военнопленных через леса и топкие болота в партизанские отряды, выполняя свой христианский и патриотический долг перед Церковью и Отечеством. Все это тяжкое время (более двух десятилетий) третья игумения Иоанна (Коровни-кова, 1921 — 1943 гг.) управляла обителью, заботясь о сохранении традиций православной веры. Весь ее духовный путь был проникнут верой в Бога и Его Промысл и облагодатствован святыми молитвами, вознесенными за нее ее крестным отцом протоиереем Иоанном (Кронштадтским), который из Кронштадта направил ее в монастырь в 1893 году.

С вершины Святой Горы спустимся к ее подножью тут, у западного склона, выбивается из-под земли источник чистейшей воды, о которой с незапамятных вре­мен идет слава целительной и живоносной.

Крестный ход направляется к живоносному источнику

Мы даже примерно не можем сказать, сколько этому источнику лет; мы знаем только, что, как и дуб исполин, он был свидетелем и Явления Божией Матери, и последующего затем Обретения иконы Ее Успения; и знаем, что всегда, во все времена стекались к нему страждущие, чтобы получить избавление от своих недугов. В каменной часовне, которая в 1931 году сменила деревянную, устроена выложенная из природного гранита чаша, постоянно наполняющаяся ключевой водой. Мы можем наклониться, зачерпнуть ее и медленно, глоток за глотком, выпить, ощущая ее настоенную в земных глубинах прохладу и думая о том, что эта вода как бы приобщает нас ко всем замечательным событиям, когда-либо совершавшимся на Святой Горе.

У нас уже был случай заметить, что монастырь, хотя и представляет собой некое замкнутое, отъединенное от мира целое, тем не менее вовсе не скован в своем развитии, в желаниях и возможностях на более высокую ступень поставить свою жизнь. Каждый новый день, говорили мы, выдвигает новые заботы, ставит новые вопросы, которые, конечно же, надо решать. Давно залечен ущерб, причи­ненный войной. Позади трудности восстановления зданий, тяготы материальных лишений, которые вынес монастырь и его настоятельницы схиигумения Сергия (Голубева, 1943—1946 гг.), игумения Рафаила (Мигачева, 1946—1955 гг.) и игумения Ангелина (Афанасьева, 1955—1967).

С января 1968 года монастырем управляла седьмая настоятельница игумения Варвара (Трофимова) достойная последовательница первых строительниц монас­тыря.(отошла ко господу 8.02.2011)

Трудно представить, чтобы на исходе XX века в обители не было бы телефон­ной связи, или в келиях, как и встарь, топили бы дровами. Дрова, впрочем, нужны, и мы с вами обратили внимание на их огромные и своеобразно красивые полен­ницы, сложенные, как здесь говорят, «стогами»; нужны, к примеру, для русских печей, в которых выпекают огромные душистые караваи хлеба. Но это, так ска­зать, деталь, характерная, но не определяющая монастырский быт подробность. Ибо в приемной настоятельницы, в гостинице, в канцелярии звонит телефон, в оби­тель несут телеграммы и письма, в келиях центральное отопление, а в котельной установлено самое современное оборудование с электронным управлением.

В обители не утихает созидательная работа. И мы воочию можем убедиться в ее плодотворности, увидев выстроенный несколько лет назад двухэтажный, крас­ного кирпича дом для представительских целей; новое, и тоже в два этажа, зда­ние, где разместились келии; парник, основательный гараж со всеми необходи­мыми подсобными помещениями, мастерские все то, что придает ныне обители вид основательный и достойный.

Беглый этот перечень может быть дополнен работами самого последнего вре­мени. Тут, вероятно, следует назвать замкнувшую монастырь стену, выложенную из привезенных с окрестных полей гранитных валунов, и поднявшуюся на юго-во­стоке третью башню с просторной пристройкой; богодельню с домовой церковью во имя святителя Алексия, митрополита Московского и великомученицы Варвары; крестильню; водоем на скотном дворе и часовню во имя Георгия Победо­носца; гостиницу, расположившуюся за монастырской оградой, в двухэтажном, капитально отремонтированном, а по сути построенном почти заново здании. Надо назвать, кроме того, оранжерею, мельницу, трехэтажный корпус, в первом этаже которого размещены различные хозяйственные службы, а два других заняты келиями насельниц, отделанный грани­том водоем на скотном дворе...

На предыдущую | Читать далее